А.Ча.гин: Предваряя
публикацию, стоит заметить, что для современников этих исторических событий это
были грандиозные победы, равные сегодняшнему марту 2014 года. Только
представьте себе, что испытывали те, живые люди – правители, военноначальники,
простые граждане – более двухсот лет назад и проведите параллели…
Для
удобства восприятия, я попытался сократить весьма научный текст, но скоро убедился
– это невозможно, важно каждое слово.
Прочтите всю эту запутанную и хитроумную историю –
не пожалеете!
(Трактовка Института Российской
истории)
«...С Крымом достанете и господство
в Черном море» – писал в 1782 г. императрице Екатерине II князь Г.А.Потемкин.
Нельзя было прочно закрепиться в
Северном Причерноморье и построить флот, имея под боком враждебное, всегда
готовое к нападению ханство. Нельзя было уничтожить ханство, получавшее по морю
помощь из Турции, не построив собственного боеспособного флота. В начале 80-х
гг. XVIII в. обе цели были достигнуты, определив на долгие годы важные
тенденции развития Российской империи как черноморской державы.
Присоединение Крыма — одна из
наиболее удачных внешнеполитических акций правительства Екатерины II,
выделяющаяся своей продуманностью и завершенностью даже на фоне ярких
дипломатических и военных успехов России в XVIII в.
Присоединение Крыма не может
рассматриваться только как одномоментная акция 1783 г., в ходе которой русские
войска заняли территорию полуострова, а жители ханства были приведены к
присяге. Этому важному шагу предшествовали долгая подготовка, выжидание
удобного международного момента, многочисленные промежуточные этапы на пути
вхождения полуострова в состав империи. Например, получение Крымом
независимости от Оттоманской Порты, избрание ханом русского ставленника
Шагин-Гирея, вывод христиан из Крыма и т.д.
Кючук-Кайнарджийский договор 1774
г., при всей его выгоде для России, все же не решил проблему обеспечения
безопасности южных границ. Каждая попытка правительства реализовать полученные
по договору права еще туже затягивала узел противоречий между Россией и
Турцией. От «злой» воли Екатерины и Потемкина уже не зависели процессы,
пробужденные в Крыму самим фактом его отделения от Оттоманской Порты. С 1776 г.
Потемкин вплотную занялся осуществлением разработанной им «новой восточной
системы», которая должна была позволить России в полной мере воспользоваться
результатами мирного договора.
В начале 1777 г. петербургский
кабинет был взбудоражен известием об убийстве русских промышленников,
доставлявших провиант в крепости Керчь и Еникале. Это событие послужило
прологом кровавого возмущения сторонников хана Девлет-Гирея, преследовавших
цель возвращения Крыма под протекторат Порты.
Черные времена переживали
христианские общины греков и армян, а также сторонники «русской» партии в
Крыму. Ее глава, наследник престола Шагин-Гирей потребовал немедленной
вооруженной помощи от Петербурга.
В свою очередь, Давлет-Гирей ожидал
прибытия турецкого флота от берегов Константинополя. Угроза нового военного
столкновения между Россией и Турцией повисла в воздухе.
Только очень быстрые действия могли
спасти положение. Князь А.А. Прозоровский со своим корпусом занял Перекоп, а
сменивший его А.В.Суворов, присланный в Крым по приказу Потемкина, одним
маневром конницы рассеял сторонников Давлет-Гирея. Русские войска встретили в
Карасубазаре Шагин-Гирея, который 29 марта был избран бахчисарайским диваном на
ханский престол.
«Курьер от Прозоровского приехал.
Хан выбран», — писала Екатерина Потемкину в начале апреля 1777 г. Турецкий флот
потерял официальный повод для высадки своих десантов, так как новый хан
провозгласил себя союзником России, а русская армия приобрела законные
основания для присутствия в Крыму.
В сложившихся условиях войскам
России в Причерноморье необходима была действенная поддержка живших на
приграничных землях казаков. Потемкин, как шеф всех иррегулярных войск,
вплотную занялся вопросами хозяйственного обустройства и расширением правового
статуса казачества. 28 мая 1777 г. из Черкасска походный атаман Войска Донского
генерал-майор А.И.Иловайский направил светлейшему князю рапорт о желании
«некрасовских» казаков возвратиться в русское подданство. «Некрасовцами»
называли потомков донских казаков, участников Булавинского восстания 1707-1709
гг., ушедших вместе с атаманом И.Ф.Некрасовым на Кубань.
Потемкин поддержал просьбу
Иловайского направить ему «высочайшее повеление для увещевания и приводу
помянутых некрасовцев» в русское подданство. Императрица колебалась. С одной
стороны, она признавала пользу возвращения некрасовцев, с другой - не хотела
еще больше накалять отношения с Турцией, посылая казакам официальный документ с
прощением и приглашением в Россию. Наилучшим выходом Екатерина считала
добровольное переселение некрасовцев на Дон без всякого письменного обращения к
ним со стороны русского правительства. Лишь в 1784 г. Потемкин, уже занимая
пост президента Военной коллегии и генерал-губернатора присоединенных земель,
добился для некрасовцев письменного разрешения въезжать на российскую
территорию.
Осенью 1777 года положение в Крыму
вновь осложнилось. 5 октября взбунтовалась личная гвардия Шагин-Гирея,
выступившая против европеизационных реформ нового хана. К повстанцам примкнуло
множество недовольных. Порта готовилась выслать флот к берегам Крыма, а Россия,
по просьбе своего союзника Шагин-Гирея, ввести войска на полуостров. Возникла
угроза столкновения между Константинополем и Петербургом.
6 ноября 1777 г. русскому министру в
Стамбуле статскому советнику А.С. Стахиеву было направлено предписание Екатерины
II любыми средствами избежать разрыва с Турцией. В тот же день на заседании
Государственного Совета Потемкин, как вице-президент Военной коллегии, говорил
о необходимости предпринять «все потребные к войне с Турцией приуготовления».
«Намерения теперь иного нет, как только смотреть, что турки предпримут, —
писала князю императрица накануне этого заседания, — ибо о трактовании с ними
теперь полномочия у Стахиева. В случае же войны иного делать нечего, как
оборонительно бить турок в Крыму, или где покажутся; буде же продлится до
другой кампании, то уже на Очаков, чаю, приготовить действие должно будет;
хорошо бы и Бендеры, но Очаков по реке нужнее». Угроза новой войны с Турцией
уже в конце 1777 г. представлялась вполне реальной.
С декабря 1777 г. в Ахтиярской
гавани находился большой отряд турецких кораблей, готовый высадить десанты.
Посылать свои эскадры в длительное плавание от балтийских берегов вокруг всей
Европы при каждом обострении обстановки на Черном море Россия не имела
возможности.
Встал вопрос о заведении собственных
верфей на так называемом Днепровском лимане. 18 июня 1778 г. Екатерина
подписала указ Потемкину «о назначении места для заведения на Лимане гавани и
верфи и о наименовании онаго Херсоном».
«Надлежит сделать на Лимане редут, в
котором бы уместились адмиралтейские верфи и прочее, по примеру здешнего
адмиралтейства, и назвать сие Херсоном, — писала императрица в одной из
записок, — тамошний Кронштадт естественный есть Очаков, осада оного и взятие не
станут так дорого, как крепость, прожектированная господином Медером, цивильное
же строение Херсона можно обнести полевым укреплением».
Место, избранное светлейшим князем
для строительства Херсона, имело ряд преимуществ, связанных с непосредственной
близостью каменоломни и возможностью доставлять лес, железо и провиант прямо по
Днепру. Однако важное препятствие представляли собой знаменитые Днепровские
пороги.
А.Н. Самойлов, один из ближайших
сотрудников Г.А. Потемкина, описывал в мемуарах, какое воодушевление охватило
подчиненных ему офицеров, когда в 1778 г. у Старого Кайдака они обнаружили
остатки высеченных в гранитной скале каналов, которыми Петр I пытался обвести
днепровские пороги. Перед их глазами было как бы живое подтверждение
правильности тяжелых трудов, которые предпринимала Россия, двигаясь на юг.
Светлейший князь, по совету молодого
талантливого военного инженера Н.И.Корсакова, избрал другой путь: крупный
подрядчик М.Л.Фалеев взялся взрывать пороги и прочищать дно реки.
Эта титаническая работа полностью
удалась. Через два года по основании в Херсон уже приходили крупные корабли и
отправлялись назад с тяжелыми грузами. Известный баснописец И.И.Хемницер,
проезжая в 1782 г. в Константинополь, писал 8 июля своему другу архитектору
Н.А.Львову, с которым вместе в молодые годы путешествовал по Европе: «Ну,
братец, Херсон, подлинно, чудо. Представить нельзя, чтоб в три года столько
сделать можно было. Представь себе современную степь, где ни прутика, не только
дому, сыскать можно было. Теперь — крепость, и крепость важная, такая,
например, какие из лучших мы в Нидерландах видели. Строение в ней по большей
части все сделано из тесаного камня, какой, например, парижский».
По соглашению с ханом Шагин-Гиреем,
Россия в качестве возмещения своих затрат на его постоянную военную поддержку
получила доходы крымской казны с соляных озер, налоги, взимаемые с христиан, а
также гавани Балаклавскую и Козловскую.
Во время мятежа 1777 г. христианские
общины греков и армян поддержали русские войска, и теперь при каждом новом
возмущении звучали призывы фанатиков вырезать христиан. Спасение 30-тысячной
колонии был поручен Потемкиным А.В.Суворову. Сняться целыми семьями с обжитых
мест и покинуть налаженную, развитую торговлю, которую вели греки и армяне в
Крыму, оказалось нелегко. Необходимы были широкие привилегии, чтобы привлечь
христиан на новые места. Екатерина дала согласие удовлетворить все просьбы
греческой общины. Вывод христиан из Крыма завершился к концу июля 1778 г.
«Греки поселились на р. Калмиусе, на Броде и на Молочных водах, — сообщал А.И.
Самойлов, — для них основаны города Мариуполь и Мелитополь... Привилегии,
данные о десятилетнем увольнении от платежа поземельных и других податей,
привлекли туда многих охотников».
К началу 1780 г. в разрешении
восточного вопроса забрезжил слабый огонек надежды — Россия могла вскоре
приобрести для себя могущественного союзника против Оттоманской Порты, что,
несомненно, позволило бы ей действовать в Крыму более свободно и напористо.
Империя Габсбургов, решительно противостоявшая всем политическим акциям
петербургского кабинета во время первой русско-турецкой войны (1768-1774 гг.),
в конце 70-х гг. все больше демонстрировала русскому двору желание сблизиться и
начать совместное обсуждение вопроса о разделе турецких земель.
Зимой 1780 г. венский и
петербургский кабинеты были удивлены известием о намерении монархов России и
Австрии встретиться будущей весной в Могилеве. «Император, шутя, намекнул мне о
своем желании повидаться... с русской императрицей, — писала в одном из своих
писем королева Мария-Терезия, — можете себе представить, насколько неприятен
был мне подобный проект... по тому отвращению и ужасу, которые мне внушают
подобные, как у русской императрицы, характеры».
Не одни «отвращение и ужас» перед
Екатериной II заставляли престарелую императрицу-королеву беспокоиться за сына.
Его визит в Россию мог означать серьезную переориентацию внешней политики Австрии,
традиционно следовавшей в профранцузском русле и в годы первой русско-турецкой
войны вслед за Парижем поддерживавшей Оттоманскую Порту.
Не менее негативной была реакция в
петербургских политических кругах, ориентированных на союз с Пруссией. Еще
недавно английский посол Гаррис сообщал в Лондон о безусловном перевесе влияния
Фридриха II в России над «инфлюенцией» любого другого двора и жаловался на то,
что действиями Н.И.Панина умело руководит прусский король. Теперь тон его
донесений меняется. «Прусская партия крайне встревожена тем, что пребывание
императора в России будет столь продолжительным», писал он. Панин казался таким
обеспокоенным, что позволил себе в резких выражениях осудить «страсть» Иосифа
II к путешествиям.
За сближение с Австрией, имевшей
общие интересы с Россией в восточном вопросе, выступали Г.А. Потемкин и
А.А.Безбородко. Идея свидания с Екатериной принадлежала Иосифу II. Император
опасался противодействия со стороны государственного канцлера графа В.-А. фон
Кауница, поэтому, не поставив старого дипломата и сотрудника своей матери в
известность, он 22 января 1781 г. сообщил русскому послу в Вене Д.М.Голицыну о
желании встретиться с Екатериной П. Подражая предосторожности Иосифа II,
императрица также обещала не говорить о намеченной встрече Н.И.Панину. В
действительности, подобные заявления являлись не более чем дипломатической
формальностью. Однако таким образом оба монарха символически демонстрировали
друг другу стремление отойти от старых политических систем, выразителями
которых были Кауниц и Панин.
9 мая 1781 г. Екатерина покинула
Царское Село и отправилась в Могилев. Потемкин встретился с императором раньше
и уже начал предварительные переговоры. 24 мая состоялось свидание Екатерины с
Иосифом II, который путешествовал под именем графа Фалькенштейна. После обеда в
присутствии множества гостей беседа двух монархов продолжалась наедине. О
содержании разговора известно из писем австрийского императора матери. Была
выражена общая неприязнь к прусскому королю. Далее Екатерина как бы в шутку
осведомилась, не собирается ли Иосиф II занять папскую область и завладеть
Римом, на это император, тоже шутя, отвечал, что ей гораздо легче захватить
«свой Рим», т.е. Константинополь. Екатерина заверила собеседника в желании
сохранить мир (36). Пробные камни были брошены. Между Потемкиным и австрийским
посланником в России графом Людвигом Кобенцлем начались переговоры о заключении
австро-русского оборонительного союза, который должен был облегчить продвижение
обеих империй на восток.
Переговоры продолжались в Царском
Селе, «Я сказал ее величеству, что мы решили во всех важных делах сообщать ей
наши мысли откровенно и испрашивать ее советов, — писал Иосиф II матери в Вену.
— ...Однажды она мне сказала положительно, что если бы даже завладела
Константинополем, то не оставила бы за собою этого города и распорядилась бы им
иначе. Все это меня приводит к мысли, что она мечтает о разделе империи и хочет
дать внуку своему, Константину, империю востока, разумеется, после завоевания
ее». Одновременно с беседами монархов Потемкин и Кобенцль вели переговоры о
включении в будущий союзный договор пункта о гарантии всех владений обеих
держав. Панин к этим консультациям привлечен не был.
Лишь 8 июля Иосиф II покинул
Петербург. «Граф Фалькенштейн нанес ужасный удар влиянию прусского короля,
такой удар, что, как я полагаю, это влияние никогда более не возобновится», —
доносил по случаю его отъезда Гаррис. Однако вскоре английский дипломат изменил
свое мнение. «Я не ручаюсь за то, что будет завтра, — с тревогой писал он в
ноябре, — прусская партия здесь многочисленна, ловка, изощрилась в интригах и
до того привыкла властвовать, что ее значение нелегко поколебать».
Обеспокоенный сближением Австрии и России, Фридрих II счел нужным лично
обратиться к Потемкину. Прусский посланник передал светлейшему князю
предложение своего монарха поддержать кандидатуру Потемкина на герцогскую
корону в Курляндии или помирить его с великим князем Павлом Петровичем, если
светлейший князь употребит свое влияние на Екатерину II и отговорит ее от союза
с Австрией. Потемкин отказался.
18 мая 1781 г. состоялся обмен писем
между Иосифом II и Екатериной о заключении союзного договора. Вскоре монархи
оговорили в письмах артикул договора об условиях взаимной помощи в борьбе с
Портой.
Это было своевременное событие,
потому что новая критическая ситуация в Крыму не заставила себя долго ждать. В
мае 1782 г. турецкая партия избрала ханом брата Шагин-Гирея, Батыр-Гирея, и
обратилась к Порте за помощью. Низложенный хан бежал из Кафы на русском корабле
в Керчь.
Потемкин, находившийся в это время в
Херсоне и занятый размещением полков по границе, писал Екатерине:
«Из последних посланника Булгакова
(русского министра в Турции) депешей видно, как турки тонко хитрят. Сверх
неминуемого и всегдашнего подстрекания татар против России нынешняя посылка
двухбунчужного паши в окрестности Тамана их намерения открывает. Рассказывая
рейс-ефенди Булгакову жалобы от татар на хана... утаил главное, что их
тревожит, а именно привязанность хана к персоне Вашей, и, что наивяще
ознаменило его русским, сего также не сказал, что хан принял чин военной в
гвардии. Их намерение было его умертвить, что теперь не удалось, но умысел
навеки остался... Хотя бы татары и покорились, но как хану у них жить без
охранения? Случай же ввести в Крым войска теперь настоит, чего и мешкать не
надобно... Итак, повелите хану из Керчи переехать в Петровскую крепость, откуда
с полками, поблизости находящимися, вступит он в Перекоп, где и возьмет свое пребывание.
Те ж войска останутся в Крыму, доколе нужно будет. Я Вас уверить могу, что
татар большое число, увидя войска, отопрутся от просьбы, Порте вознесенной, и
вину всю возложат на начальников возмущения».
В рескрипте на имя Потемкина
Екатерина передавала ему полную власть «сделать все потребные распоряжения, кои
были бы достаточны к защищению хана Шагин-Гирея и к приведению нами в
повиновение ему татарских народов». В подлиннике этого документа осторожная
императрица не проставила число («Дан в Царском Селе июня дня 1782 года»),
предоставляя тем самым Григорию Александровичу самому действовать по
обстоятельствам. Ситуация в Крыму и на Тамани складывалась крайне опасная;
возможно было прямое военное столкновение с Турцией, уже направившей своих
эмиссаров к ногайцам и обещавшей вооруженную помощь мятежникам. Светлейший
князь предпочел задержаться в Херсоне.
«Хотя не люблю, когда ты не у меня
возле бока, барин мой дорогой, — писала ему императрица в короткой записке,
относящейся к июню 1782 г., — но признаться я должна, что четырехнедельное
пребывание твое в Херсоне конечно важную пользу в себе заключает».
Лишь в начале августа Потемкин
возвращается из Крыма в Петербург.
Кровавые волнения татар на
полуострове, далеко не в первый раз подавленные с помощью русского оружия,
убедили светлейшего князя в необходимости менять политику России по отношению к
ханству. Следовало переходить от поддержки русского ставленника на ханском
престоле, неспособного собственными силами навести порядок в своих владениях, к
прямому включению Крыма в состав империи.
Для петербургского общества приезд
Потемкина в столицу был связан с желанием принять участие в открытии
знаменитого памятника Петру Великому работы Фальконе. Однако после торжества,
состоявшегося 7 августа, князь оставался в столице еще месяц. Его удерживала
работа над важными документами, касавшимися русско-австрийского соглашения.
Присоединение Крыма к России, втайне
подготавливаемое русской стороной, было тесно связано с другим, не
реализовавшимся планом — «Греческим проектом», который Потемкину пришлось
обсуждать с императрицей,
В переписке между Екатериной и
Иосифом II оба монарха не раз касались вопроса о возможном разделе Турции.
Присоединение Крыма воспринималось многими современниками и историками как
первая ступень осуществления подобных планов. Императрица жаловалась Иосифу II
на постоянные беспорядки в Крыму, подстрекаемые из Константинополя, а ее
австрийский корреспондент изъявлял неизменную готовность содействовать
прекращению этих смут, прося Екатерину точнее определить свои желания. 10
сентября 1782 г. из Петербурга в Вену было направлено письмо императрицы, в
котором она говорила о вероятности разрыва с Турцией и о необходимости заранее
определить приобретения обеих сторон в случае успеха будущей войны. Россия
хотела получить город Очаков с областью между Бугом и Днестром, а также один
или два острова в Средиземном море для безопасности и удобства торговли.
Австрии предоставлялась возможность присоединить несколько провинций на Дунае и
ряд островов в Средиземном море. «Я думаю, что при тесном союзе между нашими
государствами почти все можно осуществить», — заканчивала свое послание
Екатерина.
Первоначальный вариант письма был
составлен по-русски А.А.Безбородко. Затем бумага поступила к Потемкину, который
сделал пространные пометы и многочисленные исправления. «Одним словом сказать,
что турки не перестают всячески доказывать нам, сколь велико желание их
разорвать мир, и что недостает им только сил и случая, чтоб обратить в ничто
все, что мы приобрели войною. Страшно им мореплавание наше на Черном море; для
того они начинают ворошиться, что видят херсонский флот готовым быть, — писал
князь в обращении к Екатерине, — Для чего им хан не по мысли, для того, что он
Порте не предан, и что он не согласится промолчать, если б турки в Крыму хотели
усилится».
Далее князь рассматривал возможное
изменение международной ситуации в случае начала русско-турецкого конфликта. Он
предполагал, что Франция ограничится одним подстрекательством и
дипломатическими демаршами. На слова Безбородко, что Швеция «не может озаботить
нас сильным образом», Григорий Александрович отвечал: «Не может, потому что сия
земля в таком положении, что проигранная одна баталия решает судьбу ее».
Предположение, что прусский король «может озаботить нас ненавистью к союзнику
нашему», т.е. действиями против Австрии, казалось ему маловероятным. «Король
прусский, может быть, Данциг захватит или шведскую Померанию», — отвечал князь.
Зато весьма важным делом Потемкин считал приобретение содействия Польши, на что
в первоначальном тексте документа практически не обращалось внимания.
«Справедливость требует по увенчании предприятий Ваших, — обращался князь к
Екатерине, — уделить и Польше, а именно землю, лежащую между рек Днестра и
Буга». Важно отметить, что за пять лет до реального начала войны Потемкин
довольно правильно предсказал действия различных европейских стран в условиях
нового конфликта. Только Швеция, где положение Густава III на престоле за эти
годы укрепилось, внесла заметные изменения в нарисованную князем картину.
Черновой вариант документа, который
готовили Потемкин и Безбородко, показывает, что любые упоминания о Крыме были
исключены по настоянию светлейшего князя. «Россия отрицается для себя от
всякого приобретения, кроме: 1) города Очакова с его уездом; 2) островов в
архипелаге», — писал Безбородко. «И так достанется, для того и должно о Крыме
ни слова не говорить, — отвечал Григорий Александрович, — а резон для чего
изволите усмотреть в особой записке. Сказать просто: границы России — Черное
море. Островов не упоминать, а сказать: один или два». Обращает на себя
внимание тот факт, что пометы Потемкина, сделанные на тексте Безбородко,
адресованы непосредственно Екатерине, это показывает, что основной диалог шел
именно между императрицей и светлейшим князем.
Упомянутая Григорием Александровичем
«особая записка», из которой императрица должна была «усмотреть резон» ни слова
не говорить о Крыме в письме к союзнику, была вложена в предыдущий документ.
Это и есть знаменитая записка
Потемкина о необходимости присоединения Крыма к России. Она представляет собой
прямое продолжение предыдущего документа. В ней Потемкин сначала как бы
договаривает свои мысли о крымском хане Шагин-Гирее, не поместившиеся на
черновом проекте Безбородко, а уж потом обращается к главному вопросу, который
занимал его мысли — к вопросу о Крыме.
«Требовать именно от Порты, чтоб
Порта Оттоманская не вступала в дела татарския и отнюдь не препятствовала
России в усмирении бунтовщиков, восстановлении там власти Шагин-Гирея хана и
спокойствия, в сохранении того, с чем соединен самой жребий Крыма... Естли б
император своему министру у Порты повелел обще с нашим настоять токмо в том,
чтоб Порта не инако почитала хана, как государя самовластного и никак не
подлежащего ее суду, тем паче, что жалобы и неправильно внесенные и ложно
вымышленные, да и никак по соседству Порту беспокоить не могущие, в таком
дознании хана независящим будет сильно всякое с ним постановление. Некстати
заставлять цесарцов говорить об уступке через пособие Порты нам гавани
Ахтиарской, ибо сие наделает больше там подозрения, нежели пользы, и мы вящее
только подадим прежде время подозрение. К тому же, не надлежит турков вмешивать
в дела, хану принадлежащие, чтобы они и мыслить не могли быть господами в
татарском имении».
Далее Потемкин переходит к основной
проблеме, ради которой он написал Екатерине «особую записку»,
«Я все, всемилостивейшая государыня,
напоминаю о делах, как они есть; и где Вам вся нужна Ваша прозорливость, дабы
поставить могущие быть обстоятельства в Вашей власти, — предваряет свои
рассуждения князь. — Естли же не захватить ныне, то будет время, когда все то,
что ныне получили даром, станем доставать дорогою ценою. Извольте рассмотреть
следующее.
Крым положением своим разрывает наши
границы. Нужна ли осторожность с турками по Бугу или с стороной Кубанской, в
обеих сих случаях и Крым на руках. Тут ясно видно, для чего хан нынешний туркам
неприятен: для того, что он не допускает их чрез Крым входить к нам, так
сказать, в сердце.
Положите и теперь, что Крым Ваш, и
что нету уже сей бородавки на носу. Вот вдруг положение границ прекрасное. По
Бугу турки граничат с нами непосредственно, потому и дело должны иметь с нами
прямо сами, а не под именем других. Всякий их шаг тут виден. Со стороны Кубани
сверх частых крепостей, снабженных войском, многочисленное войско донское
всегда тут готово. Доверенность жителей в Новороссийской губернии будет тогда
несумнительна, мореплавание по Черному морю свободное, а то извольте
рассуждать, что кораблям вашим и выходить трудно, а входить еще труднее. Еще в
прибавок избавимся от трудного содержания крепостей, кои теперь в Крыму на
отдаленных пунктах.
Всемилостивейшая государыня,
неограниченное мое усердие к Вам заставляет меня говорить. Презирайте зависть,
которая Вам препятствовать не в силах. Вы обязаны возвышать славу России.
Посмотрите, кому оспорили, кто что приобрел. Франция взяла Корсику. Цесарцы без
войны у турков в Молдавии взяли больше, нежели мы. Нет державы в Европе, чтобы
не поделили между собою Азии, Африки, Америки. Приобретение Крыма ни усилить,
ни обогатить Вас не может, а только покой доставить.
Удар сильный, да кому? Туркам. Сие
Вас еще больше обязывает. Поверьте, что Вы сим приобретением бессмертную славу
получите и такую, какую ни один государь в России еще не имел. Сия слава
проложит дорогу еще другой большей славе. С Крымом достанете и господство в
Черном море. От Вас зависеть будет: запирать ход туркам и кормить их, или
морить с голоду.
Хану пожалуйте в Персии что хотите,
он будет рад. Вам он Крым поднесет нынешнею зиму, и жители охотно принесут о
сем просьбу.
Сколько славно приобретение, столько
Вам будет стыда и укоризны от потомства, которое при каждых хлопотах так
скажет: вот она могла да не хотела или упустила.
Если твоя держава — кротость, то
нужен и России рай. Таврический Херсон! Из тебя истекло к нам благочестие.
Смотри, как Екатерина Вторая паки вносит в тебя кротость христианского
правления».
Как видно из приведенного документа,
идея присоединения полуострова оформилась в процессе работы над черновиком
послания австрийскому императору. До этого войска, вступавшие на земли ханства,
предназначались для усмирения бунта подданных Шагин-Гирея.
15 сентября Потемкин вновь покинул
столицу и отправился на юг, где оставался до восстановления спокойствия в
Крыму. Лишь к концу октября 1782 г. князь возвращается в Петербург. В ордере
генерал-поручику графу А.Б. де Бальмену от 27 сентября князь подчеркивал:
«Вступая в Крым... обращайтесь
впрочем с жителями ласково, наказывая оружием, когда нужда дойдет, сонмища
упорных, но не касайтесь казнями частных людей. Казни же пусть хан производит
своими (подданными)... Если б паче чаяния жители отозвались, что они лучше
желают войти в подданство ее императорского величества, то отвечайте, что Вы,
кроме вспомоществования хану, другим ничем не уполномочены, однако ж мне о
таком происшествии донесите. Я буду ожидать от Вас частного уведомления... о
мыслях и движении народном, о приласкании которого паки подтверждаю».
В этом документе уже заметно
стремление Потемкина получить просьбу жителей ханства о переходе в русское
подданство. В приведенной нами записке о Крыме звучит та же мысль.
Есть еще два недатированных
документа, посвященных Крыму. Они составлены как бы в развитие идей
сентябрьской записки Потемкина и, возможно, относятся к октябрю 1782 г.
Вероятно, Екатерина, заинтересовавшись ею, попросила князя подать свои предложения,
оформленные уже в отдельном документе. С 10 сентября до дня отъезда в Крым 15
числа Григорий Александрович мог и не успеть подготовить требуемые бумаги; если
так, то их составление следует отнести ко времени возвращения Потемкина в
Петербург.
Однако возможен и другой вариант,
при котором все необходимые предложения Потемкина уже были готовы ко времени
подачи им первой инициативной записки, а ему оставалось лишь вручить их
императрице в ответ на ее запрос после ознакомления с черновиком письма Иосифу II.
В таком случае документы, развивающие идею сентябрьской записки Потемкина,
возникли сразу после нее.
«Татарское гнездо в сем полуострове
от давних времен есть причиною войны, беспокойств, разорений границ наших,
издержек несносных, которые уже в царствование Вашего величества перешли только
для сего места более двенадцати миллионов, включая людей, коих цену положить
трудно, — говорил Потемкин в собственноручной записке. — Порта знает уже Ваши
виды, о коих с императором соглашались... При всяком в Крыму замешательстве
должно нам полное делать против самой Порты приуготовление... Представьте же
сие место в своих руках. Граница не будет разорвана между двух вовеки с нами
враждебных соседств еще третьим. Сколько проистечет от того выгодностей:
спокойствие жителей, господство непрекословное Черным морем, соединение
империи... непрерывная граница всегда союзных нам народов между обоих морей.
Устье Дуная будет в Вашей воле. Не Вы от турков станете иметь дозволение ходить
Воспор (в Босфор), но они будут просить о выпуске судов их из Дуная. Доходы
сего полуострова в руках ваших возвысятся — одна соль уже важной артикул, а что
хлеб и вино!».
Второй документ под названием
«Рассуждение одного российского патриота о бывших с татарами войнах и о способах,
служащих к прекращению оных навсегда» был написан рукой секретаря светлейшего
князя В.С.Попова и хранился в его личном архиве. Он посвящен тем мерам, которые
петербургскому кабинету необходимо будет принять уже после присоединения Крыма,
для того, чтобы привязать полуостров к империи.
Светлейший князь предлагал «оставить
там на вечное поселение для защиты... 20 000 пехоты и 10 000 конницы. Всех
оставшихся в Крыму солдат и драгун, ежели можно, поженить, чтоб со временем их
сыновья отцовские места заступили. Для населения Крыма природными российскими
людьми надлежит взять из государственных волостей и монастырских деревень в
число рекрут на первый случай 10 000 человек хлебопашцев и поселить их в Крыму
во удобных местах, но чтоб для них домы и все, что нужное к тому, уже к приходу
их готово было, и обучить оных хотя несколько ружьем владеть... И быть бы им
навсегда военными государственными крестьянами... Живущим в Крыму татарам
объявить, что которые из них пожелают быть в вечном российском подданстве, те
могут остаться на прежних своих жилищах, а прочим дать на волю выехать вон из
Крыма, и переселиться, куда кто пожелает... Спросить вольницу из донских
казаков и из малороссиян, кто в Крыму жить пожелает... Дозволить селиться б
Крыму прочим вольным христианам: грекам, армянам. валахам и булгарам... Крым
назвать прежним его именем».
Этот документ в сжатом виде излагает
всю дальнейшую программу Потемкина по заселению Тавриды и показывает, что
основные черты будущей переселенческой политики были разработаны князем еще до
присоединения Крыма.
В разгар волнений в Крыму, когда
мятежники остро нуждались в помощи Турции, и прямое военное столкновение между
нею и Россией казалось весьма вероятным, внимание Константинополя к делам
бывшего вассала неожиданно ослабело. 19 сентября Екатерина писала Потемкину о
страшном пожаре в турецкой столице:
«Из Царяграда получила я от
Булгакова вести, что весь город выгорел и горел 55 часов... казармы янычарские,
все судебные места и многие мечети выгорели; людей же тысяч до четырех сгорело,
а несколько сот тысяч погорело; ожидали от сумятицы бунта... Чернь злится на
нас и нас клеймит поджиганием города, и уланы вранья подкрепляют; в городе же в
хлебе оказывается скудость, от мельниц и пекарен мало что осталось». 1 сентября
1782 г. Я.И.Булгаков доносил из Константинополя: «Опасаются бунта. Султан
боится дозволить вывозить лес в такое время, когда тысячные толпы спят на
открытом воздухе, не имея ни домов, ни надежды оных к зиме построить за
недостатком леса».
Угроза волнений в столице заставила
турецкое правительство не только отвлечь свое внимание от положения Дел в
Крыму, но и избегать возможности столкновения с Россией, чтобы еще больше не
усугубить тяжелую внутриполитическую ситуацию. В письме 25 сентября Екатерина
рассуждала об изменении поведения Порты:
«Удивительнее всего, что посреди
сумятицы тамошней после пожара спешили уплачивать деньги, кои нам должны, и сие
приписую трусости». В цитировавшемся выше донесении Булгакова 1 сентября посол
пишет: «Все меня уверяют, что здесь войны боятся, и в одном только случае
сумасшествие дойти может до сей крайности, а именно, ежели народ и чернь
взбунтуется. Тогда султан рад будет всему свету войну объявить, лишь бы
оставили его наслаждаться спокойною жизнью сераля. Ежели же его свергнут, молодой
наследник, ничего не знающий и упоенный рассказами о величестве, богатстве и
силе империи, которая, в самом деле, бедна, бессильна и уподлена, вовлечен
будет во все то, что пожелает чернь или духовенство; а сии ничего не предвидят
и, кроме фанатизма и зверского варварства, ничем не управляются. Разумные же
люди, кои знают, что все расстроено и все вдруг вспыхнуть может... больше всего
боятся, чтоб татары, бегущие из Крыма, толпою сюда не нахлынули».
О бегстве разбитых русскими войсками
мятежников из Крыма в Анатолию сообщал Екатерине и светлейший князь, эту же
информацию подтверждали и австрийские источники.
Находясь в Херсоне, Потемкин
деятельно занимался осмотром и подготовкой укреплений. Его интересовал Очаков
как первый пункт возможного столкновения между Россией и Турцией. Французские
инженеры, работавшие над перестройкой турецких крепостей, еще не успели к 1782
г. значительно укрепить главную черноморскую твердыню Порты.
«Не блестящее описание состояния
Очакова, которое ты из Кинбурна усмотрел, совершенно соответствует попечению
той Империи об общем и частном добре, — писала Екатерина 30 сентября своему
корреспонденту. — Как сему городишку нас подымать против молодого херсонского
колосса!».
Императрица была явно воодушевлена
успехами строительства на юге и даже называла маленький, но быстро
развивавшийся Херсон, «колоссом» по сравнению со старым обветшавшим Очаковом.
Даже мятежники, возглавляемые братьями хана, не слишком беспокоили Екатерину,
«Батыр-Гирей и Арслан-Гирей исчезнут, яко воск от лица огня... от добрых твоих
распоряжений», — писала она князю.
Императрицу радовало стремление
мирно кочующих татарских орд спастись от ужасов гражданской войны под стенами
русских крепостей. Именно такого настроения жителей Крыма добивался Потемкин,
приказывая де Бальмену обходиться с населением «ласково».
«Что татары подгоняют свой скот под
наши крепости, смею сказать, что я первая была, которая сие видела с
удовольствием, — пишет Екатерина, — и их к тому еще до войны поощряла всегда
предписанием ласкового обхождения, и не препятствуя, как в старину делывали».
При всем воодушевлении императрица
все же весьма настороженно относилась к утверждениям, будто разрыва с Турцией
уже удалось избежать.
«Здесь говорят, что турки до войны
не допустят, — рассуждает она, — а я говорю: но это возможно. Кажется по
последним известиям, что носы осунулись у них; курьер сказывает, что по всей
дороге нет ни единого города, ни единого замка, который бы не заперт был по
причине внутренних конвульсий каждого из тех городов и замков».
22 сентября Потемкин встретился с
ханом Шагин-Гиреем и вручил ему личное послание императрицы, в котором
Екатерина сообщала союзнику о решении ввести русские войска в Крым и
восстановить его на престоле.
Хан произвел на светлейшего князя
впечатление напуганного и подавленного человека, казалось, что его участь уже
предрешена, он был уже не волен в своих действиях.
«Из писем твоих, друг мой сердечный,
от 25 и 26-го числа, я усмотрю твое свидание с ханом и пустой его страх, —
писала Екатерина 8 октября. — Пуганая ворона куста боится, татары об нас судят
по тем правилам, по которым приобыкли судить о турецких-распоряжениях» и для
того нам подножием служат ныне».
К концу октября спокойствие в Крыму
было восстановлено. Боясь мести Шагин-Гирея, многие мурзы, участвовавшие «в
разврате», как доносил Потемкину русский дипломатический агент Я.Рудзевич,
кинулись к уполномоченным светлейшего князя просить о защите, «Хану никто бы не
приклонился без русских войск», — сообщал дипломат. Как и предполагал Потемкин,
Шагин-Гирей после подавления мятежа начал широкие казни виновных. Лишь
вмешательство России спасло жизнь родным братьям хана — Батыр-Гирею и
Арслан-Гирею и «их партизанам», как Екатерина назвала бунтовщиков.
Обстановка в Крыму оставалась
накаленной и в любой момент грозила новыми волнениями. Русская партия среди
татарских вельмож, поддерживаемая Потемкиным и существовавшая на деньги России,
предложила светлейшему князю понудить хана к отречению от престола и
организовать со стороны жителей Крыма просьбу о принятии их в русское
подданство.
Сложилась ситуация, о неизбежности
которой Потемкин писал Екатерине еще в конце августа — начале сентября в своей
знаменитой записке. 14 декабря 1782 г. императрица подписала секретный рескрипт
светлейшему князю о необходимости присоединить Крым к России «при первом к тому
поводе». Этот документ предписывал Григорию Александровичу «в случае мирного
поведения Турции, ограничиться вперед до времени овладением Ахтиарской гавани».
Небольшая татарская деревенька по соседству с великолепной бухтой была избрана
для основания военного порта, который в 1784 г. получил название «Севастополь»
(«город славы» - греч.).
Накануне подписания рескрипта 14
декабря Екатерина узнала о тайной корреспонденции Шагин-Гирея с турецкими
чиновниками, что окончательно решило судьбу Крыма. Предвидя свое скорое
падение, хан пытался найти помощь у вчерашних врагов. Несмотря на уверения в
миролюбии, Константинополь был не прочь заручиться союзом с Шагин-Гиреем и
получить повод вновь вмешиваться в дела Крыма.
«Письмо к хану доказывает весьма
твои предсказания, — замечала Екатерина, — Настал наиболее удачный момент,
чтобы осмелиться, и для того надлежит начать занятием Ахтиарской гавани», 20
января 1783 г. Потемкин приказал де Бальмену занять берега гавани, а вице-адмиралу
Ф.А.Клокачеву собрать все русские суда, имеющиеся в Азовском и Черном море, и с
началом навигации войти в бухту. Первый шаг к присоединению Крыма был сделан.
В самый разгар тревожных событий в
Крыму австрийский корреспондент Екатерины II, наконец, ответил на ее послание о
возможном разделе турецких земель. 13 ноября 1782 г. Иосиф II направил в
Петербург письмо, в котором излагал свой взгляд на проблему. Присоединение к
России Очакова с небольшое областью не могло, как предполагал Иосиф, встретить
серьезных затруднений. Однако образование государства Дакии и возведение на
греческий престол великого князя Константина зависело только от успехов
предполагаемой войны. Сама Священная Римская империя желала получить г. Хотин с
областью, часть Валахии, Боснию, Черногорию, часть Сербии и Албании, города
Никополь, Видин, Оршову и Белград, а также Дринский залив Адриатического моря.
Кроме того, к Австрийской монархии должны были отойти все владения венецианцев
на твердой земле и на море с прилегающими островами. Венецианцев же император
предлагал вознаградить полуостровом Мореей (ныне Пелопоннес), а также островами
Кандией и Кипром.
В течение всего декабря 1782 г.
петербургский кабинет подготавливал текст ответа австрийскому корреспонденту
Екатерины. Только 4 января 1783 г. окончательный вариант послания был одобрен
императрицей.
«Что берет он в Валахии, это точно
то, что Вы назначили, — рассуждал Потемкин в записке Екатерине о требованиях
Иосифа II. — Хотин уступить можно, ибо он уже почти вокруг обрезан. Венецианские
земли могут быть его, но без замены Морей и Кандии, а то что ж останется
Греческой империи? При всем, что сказано, весьма осторожно смотреть надобно,
чтоб Кауниц с французами, открыв о сем деле, не оборотили тем дела, чтоб через
них (австрийцев) утушить татарские беспокойства, а за сие от Порты получить
часть Молдавии с Сырете реке, на которую они целят очень. Но если они сие
возьмут, умолчите им, да возьмите Крым».
Тексты письма императора Иосифа II и
подготовительной записки Потемкина для ответного послания Екатерины показывают,
что при всей общности конечных стратегических целей России и Австрии на
Балканах существовала значительная разница тактических выгод обеих сторон.
Наиболее глубокое противоречие вскрылось во второстепенном, на первый взгляд,
вопросе о владениях венецианцев. Россия не могла согласиться на уступку им
Пелопоннеса с прилежащими островами, т.к. это фактически перечеркивало идею
воссоздания Греческой империи. Для Австрии же все земельные приобретения не
имели смысла без вытеснения венецианцев с берегов Адриатики.
Окончательная редакция письма
Екатерины Иосифу II от 4 января 1783 г. включала развернутое возражение по
вопросу о венецианских землях. Императрица считала, что расположение
Венецианской республики в пользу России и Австрии в случае войны с Турцией
является слишком важным условием успеха, чтобы лишить ее владений на твердой
земле. Кроме того, императрица предполагала включить в будущую греческую
монархию значительную территорию, охватывающую Морею и Архипелаг. Остальные
приобретения Австрии, по мнению Екатерины, не могли встретить никаких возражений.
Ответ Петербурга на проект Вены
вызвал сильное негодование Иосифа II, т.к. Екатерина, словно нарочно,
отказывала союзнику в получении наиболее желанных выгод. Иосиф II с возмущением
сказал Каукицу, что императрица ведет двойную игру, желая его обмануть.
Австрийский корреспондент Екатерины точно забыл, что в своем предыдущем письме
в Петербург он сам фактически отказал России во всех притязаниях, кроме Очакова
с областью. Бросается в глаза несоответствие между смелыми, широкими проектами
союзников и теми скромными приобретениями, которые они соглашались позволить
друг Другу сделать в реальности. Иосиф II негодовал на Екатерину именно за то,
что она, как в зеркальном отражении, повторяла его позицию. Кауницу с трудом
удалось придать ответному посланию императора учтивый характер. Однако суть
письма должна была, по мнению Иосифа, оказаться неприятной для России.
Император заявлял, что Турция не хочет разрыва и склонна к уступкам, поэтому не
следует думать о войне.
Так, уже в процессе
консультационного диалога обе стороны, стараясь как можно глубже проникнуть в
планы друг друга, начали ставить препятствия их осуществлению. Когда же позиции
России и Австрии четко обозначились, петербургский и венский кабинеты свернули
разработку совместного проекта раздела турецких земель. На несколько недель
обмен письмами между Екатериной и Иосифом прекратился, но предсказываемого
Фридрихом II разрыва не произошло. Берлинский двор надеялся, что в случае
раздела Турции интересы России и Австрии неизбежно придут в столкновение.
Но собирались ли союзники позволить
друг другу приступить к широкому захвату владений Оттоманской Порты?
Если да, то почему подготовка
присоединения Крыма, которая могла считаться первым шагом на пути осуществления
намеченных планов, проводилась Россией в глубокой тайне от Австрии?
В своей записке Потемкин
предостерегал Екатерину против намерения Кауница: Действуя вместе с французским
кабинетом, попытаться утушить татарские беспокойства, чтоб получить в награду
за эту услугу часть Молдавии по реку Сырет (Серет). Создается впечатление, что
союзники настроены были скорее препятствовать друг другу в приобретении новых
земель за счет Турции, чем предпринимать совместные попытки ее расчленения.
Фридрих II был уверен, что Австрия предпочтет слабого соседа — Турцию, сильному
— России, а сам Иосиф во время своей второй поездки по землям союзной империи
признался французскому послу в России графу Луи Сегюру, что Австрия не будет
больше терпеть русскую экспансию, особенно оккупацию Константинополя, поскольку
всегда считала соседство тюрбанов менее опасным, чем соседство шляп.
Пока Екатерина занимала своего
австрийского корреспондента обсуждением головокружительных планов вытеснения
Порты из Европы и создания новой империи, ее помощники продолжали методичную
подготовку к присоединению Крыма.
Почти одновременно с работой над
текстом послания императрицы Иосифу II от 4 января 1783 г. Потемкин написал
Екатерине записку о возможности посылки русского флота в Средиземное море в
случае новой войны с Турцией.
Вторая экспедиция к берегам
Адриатики рассматривалась светлейшим князем как способ отвлечь турецкий флот от
немногочисленной черноморской эскадры, которая по приказу 20 января 1783 г.
должна была войти в Ахтиярскую гавань, с чего, собственно, и начиналось бы
присоединение Крыма.
«Отправление флота в Архипелаг (если
будет с турками ныне война) последует не ради завоеваний на сухом берегу, но
для разделения морских сил, — писал Потемкин. — Удержав их флот присутствием
нашего, всю мы будем иметь свободу на Черном море. А если бы что турки туда и
отделили, то уже будет по нашим силам... Главный вид для флота Вашего
величества — притеснять сообщение по морю туркам с их островами и Египтом, и
через то лишить их помощи в съестных припасах. При том все целить пройти
Дарданел, что и несумнительно при благополучном ветре. Препятствовать турки
захотят, тут они обязаны будут дать баталию морскую, чего нам и желать должно.
Но чтоб Дарданелы форсировать с сухого пути, на сие нужна армия, ибо у турок достанет
сил обороняться. Притом, мы видели в прошедшую войну, что они и тремястами
человек гоняли наши большие десанты. Какая же разница флоту действовать
единственно на водах? Число пятнадцати кораблей уже несумнительно превосходит
силу морскую турецкую. К тому числу почтенному сколько пристанет каперов,
обеспокоивающих везде их транспорты, а искусный и предприимчивый адмирал,
верно, выждет способ пролететь Дарданелы».
Из записки Потемкина видно, что
завоевания на сухом пути в районе Архипелага и проливов (т.е. именно на тех
землях, которые по проекту, представленному Австрии, должны были входить в
Греческую империю) светлейший князь считал невозможными. Он реально оценивал
скромные способности русских десантов и скептически смотрел на уровень
подготовки морских офицеров, почти лишенных практики. Поэтому цели,
поставленные перед экспедицией, Григорий Александрович соразмерял по нашим
силам.
Обращает на себя внимание высокая
оценка сухопутных частей турецкой армии, которые во время войны 1768-1774 гг.
«тремястами человек» гоняли крупные десанты противника.
Потемкин, не смущаясь, напоминает
императрице эту неприятную подробность. Характеристика, данная им турецким
войскам в личной записке Екатерине, резко отличается от широко известной по
мемуарам Сегюра оценки турок, которую Потемкин сделал в разговоре с французским
послом.
«Изнеженные, развращенные турки
могут убивать, грабить, но не могут сражаться, — утверждал светлейший князь. —
Для победы над ними не нужно даже много искусства. В продолжение сорока лет в
каждую войну они впадают в те же ошибки и терпят постоянный урон...
Пятисоттысячное войско стремится, как река, выступившая из берегов. Мы идем на
них с армиею в 40 или 50 тысяч человек... Несколько отчаянных, разгоряченных
опиумом, бросаются на наши пушки, рубят их и падают под нашими штыками. Когда
эти погибли, прочие пускаются бежать».
Мнимая легкость борьбы с турками
специально подчеркивалось Потемкиным в беседе с французским дипломатом, поскольку
князь старался убедить Сегюра в необходимости изменить политику Версаля по
отношению к Оттоманской Порте.
«Вы хотите поддерживать государство,
готовое к падению, громаду близкую к расстройству, — говорил Григорий
Александрович. — Согласитесь, что турки — бич человечества. Если бы три или
четыре сильные державы соединились, то было бы весьма легко отбросить этих
варваров в Азию и освободить от этой язвы Египет, Архипелаг, Грецию и всю
Европу. Не правда ли, что такой подвиг был бы и справедливым, и религиозным, и
нравственным, и геройским подвигом?».
В личной записке Екатерине у
Потемкина не было необходимости преуменьшать силу турецкой армии, оба
корреспондента понимали, что в случае войны, русским войскам придется
встретиться с серьезным противником. Столь же сильно Екатерину и Потемкина
заботила в тот момент ситуация, которая могла сложиться в Европе из-за активных
действий Росси на юге. В пространной записке светлейший князь очертил перед
императрицей план действий, которые необходимо было предпринять для сохранения
в безопасности обширных границ империи от Балтики до Буга и Кубани.
«До дальней нужды не посылать более
к шведским границам, как один корволан, — писал Потемкин, — который с полками
финляндской дивизии расположится на той границе. Противу прусского короля не
вижу я нужды ополчаться. Его демонстрации не на нас будут, но устремится... он
на Данциг... С турками дела наши не остановятся. Корпус князя [Н.В.] Репнина
удержит в узде их войска по хотинской и бендерской границе, Я на Буге учрежу
отряд, и сии обе части будут оборонительные, Осаду Очакова до время отложим, а
Крым займем, удержим и границы обеспечим. Корпусами же Кубанским и Кавказским
умножим... демонстрации и заставим Порту заботиться о той стороне. Флоту летом
пребывание назначить так, чтоб он смотрел на Ахтияр, и приуготовления флотские
делать как можно казистея. На шведского короля смотреть не надобно, а сказать
его величеству, что Вы собрания лагерные близ Ваших границ в другое время сочли
бы забавою, но в обстоятельствах настоящих это пахнет демонстрациею. Объявите
ему серьезно, что Вы не оставите употребить всего, что возможно, к избавлению
себя вперед от таковых забот».
Особенно сложной была борьба за
политическое невмешательство Англии в возможный русско-турецкий конфликт,
развернувшаяся накануне присоединения Крыма.
Она оказалась связана с именем
княгини Е.Р.Дашковой, летом 1782 г. вернувшейся из длительной заграничной
поездки. Приехав в столицу, Дашкова сразу оказалась окружена «друзьями своих
английских друзей», среди которых не последнее место занимал посол
Великобритании Гаррис. В условиях войны с американскими колониями
Великобритания желала, чтоб Россия выступила на ее стороне. Лондон не раз
просил о присылке русского экспедиционного корпуса для борьбы в Америке. Но
безуспешно.
Россию, в свою очередь, беспокоил
вопрос, как отнесется Англия к захвату Крыма?
Потемкин параллельно со старательным
обхаживанием английского посла в Петербурге повел не менее планомерную и
усиленную опеку англофильски настроенных лиц в окружении императрицы, которые
могли бы создать у британских дипломатов иллюзию существования при русском
дворе проанглийской партии и возможности завоевания этой партией ключевого
влияния на Екатерину II. Внимание, оказываемое известной своей англофилией
Дашковой, воспринималось в дипломатических кругах как признак внимания
российской императрицы к расширению контактов с Англией.
Вскоре княгиня ощущает пристальный
интерес двора к ее красавцу сыну Павлу Михайловичу, доктору наук Эдинбургского
университета. Потемкин подчеркнуто благоволил к Павлу Дашкову, сделал его своим
адъютантом, приблизил к себе. Тот факт, что светлейший князь открыто
покровительствовал Дашкову, еще более подогревал слухи о скорой смене фаворита.
Екатерина Романовна пишет в мемуарах о своих неприятных ощущениях в связи с
этим. Однако близкие дому Дашковой иностранцы указывали, что властолюбие
княгини, наоборот, подталкивало сына на опасный путь. В 1787 г. член парламента
сэр Джон Синклер, посетивший Россию и встречавшийся с Дашковой, писал по поводу
княгини: «Ее жажда власти столь сильна, что она пожелала даже, чтобы ее сына
назначили личным фаворитом императрицы... Если бы княгиня преуспела в своих
планах, система Петербургского двора претерпела бы изменение, и Россия в разгар
войны в Америке перешла бы на нашу сторону».
С января по август 1783 г. Дашкова с
братьями Александром Воронцовым (бывшим послом России в Англии) и Семеном
Воронцовым (будущим послом в Лондоне) часто обедает у Гарриса. Дневник его
супруги, леди Гаррис, изобилует упоминаниями о визитах Дашковых. Создается
впечатление усиленно группирующейся около британского дипломата партии
сторонников из русских вельмож.
Узнав о захвате Крыма, Англия могла
поднять волну протестов в дипломатических кругах и организовать ряд враждебных
политических акций вплоть до разрыва договоров о торговом сотрудничестве и
повышения ввозных пошлин на русские товары, что, естественно, больно ударило бы
по русской казне.
Но Лондон промолчал в надежде, что
Петербург вмешается в войну в колониях на стороне Британии. Когда же Крым был
присоединен, а Англия постепенно осознала, что все ее влияние на дела
петербургского кабинета было фикцией, необходимость в игре отпала.
Так развивалась интрига при
петербургском дворе. На юге же, куда отправился Потемкин, дела обстояли куда сложнее.
Публикуется по изданию:
Российская Академия наук, Институт российской истории.Я.Е.
Водарский, О.И. Елисеева, В.М. Кабузан. Население Крыма в конце XVIII — конце
XX веков. Москва — 2003
© Институт российской истории РАН,
2002 г
Комментариев нет:
Отправить комментарий