…Ему казалось, что этот непрерывный серый дождь проник уже
в мозги и наполнил черепную коробку отвратительной слизью. Холодные струйки
дождя стекали с полей его потрепанной шляпы и затекали за шиворот. Он в который
раз содрогнулся, плотнее запахнул пальто и поднял воротник. Город, измученный
непогодой, будто сжался, превратившись в неясную тень самого себя. Огни фонарей
померкли. Запотевшие витрины больших магазинов на Бренерштрассе казались
нереальными отсветами другого мира и были уже не в силах привлечь чье-либо
внимание.
Зачем он опять тащится в это мерзкое бюро? Надежды на удачу
было мало. Впрочем, как в любом другом месте, куда он пытался обращаться. Здесь
хотя бы впускали на порог и могли напоить жидким эрзац-кофе.
– О, дружище! Что-то ты зачастил, – говорили ему, - Чем
порадуешь на этот раз?
И когда он дрожащими от волнения руками, – а они с
понимающими улыбками замечали это – доставал из кармана свои листочки, никто не
проявлял заинтересованности, а о достойном предложении не стоило и думать,
потому что каждый раз предлагались гроши. А ведь он все-таки знал себе цену. И
знал, что он стоящий мастер. Все дело было именно в нем, в его имени. Он ходил
от стола к столу, пытаясь убедить этих людей в своей необходимости. И получал
отказ, но каждый раз с упорством сумасшедшего он возвращался сюда. Может быть,
сегодня получится? Если так пойдет дальше, то скоро он согласится и на их
смехотворные предложения.
Да что говорить, его больше не ждали нигде – ни на
официальных приемах, ни на дружеских вечеринках. Когда же это началось?
Стоя на Карлсплатц в ожидании трамвая, он снова и снова возвращался в прошлое,
пытаясь понять, где оступился. Где позволил себе расслабиться.
Когда-то он был не только безработным философом, а и издателем,
даже политиком. Он был деловит, энергичен, всегда все знал и мог ответить на
любой вопрос. Это подавляло всех, и, прежде всего, его приятелей. Своими едкими
ироничными замечаниями он мог довести до белого каления любого. И, тем не
менее, он был душой компании. Все его идеи и инициативы тут же подхватывали и
использовали другие. Великодушно позволяя следовать за своей мыслью, он
иронически улыбался. Он всегда был уверен в себе и никогда не приспосабливался,
что в конечном итоге и привело его к кризису, как принято говорить в
современном мире. Конечно, война и разруха тоже сыграли свою роль, но не это
была главным в его жизни. Внешне он смирился со своим положением, хотя в
глубине души никогда не признавал краха своих идеалов. А идеалы были. Он говорил
о них правильные речи, с которыми нельзя было не согласиться, но никому,
внутренне, не хотелось ни слушать, ни соглашаться. И суть была не в идеалах,
просто его самого, его правильных мыслей было много, излишне много.
В общем, таких «отличников» не любят. Даже друзья. Это, к
сожалению, он понял слишком поздно. Пожалуй, его категорическая щепетильность и
явилась началом его изгнания. Он вспомнил один скандал, когда он громогласно
отказался от выгодного, но сомнительного предложения, нелестно отозвавшись о своих
партнерах. Всё принципы, порядочность. Не то время! Время романтиков и
идеалистов прошло безвозвратно.
Но ведь несчастье может коснуться каждого! Беда может
придти с любой стороны, кем бы ни был человек. Люди не понимают, что фарт не
бесконечен, и необходимо думать не только о сиюминутных благах, но и о будущем!
За пеленой успеха никто не хочет вспоминать, что за все придется платить! Но,
увы, раскаяние и понимание приходят только тогда, когда приходит счет за все
твои дела! И никто не избежит этого…
Дождь как будто усилился, трамвая не было, и его опять
охватил озноб. Он глубже засунул руки в карманы, и нащупал последние несколько
пфеннигов. Это как-то приободрило, и в голову пришла спасительная мысль: а ведь
он, оставшись самим собой, оказался сильнее их. Их всех. И судьбы. Он не
изменил себе! Еще вспомнилась банальная истина о человеке, которому просто
хватало того, что у него было, и он совсем успокоился. Мокрыми пальцами он
вытряхнул сигарету из мятой пачки, склонившись, несколько раз чиркнул зажигалкой,
сошел с трамвайной станции и повернул обратно в Фридрихсхоф. Сумерки и дождь
поглотили его нескладную фигуру. Никто не видел, что он опять иронически
улыбался...
Комментариев нет:
Отправить комментарий